Во Славу Зрелых Женщин - Глава 17 (последняя)

О пресыщении

Удовольствие, как и боль, лишает человека разума.

Платон

Полагаю, семь лет лекторства позволяют мне утверждать, я знаю, чему учить; не вижу других объяснений, почему я дал волю воспоминаниям, назначенным просветить юношество. Да, я счастлив, что записал их. Возможно, они мало дадут читателю, но будут наградой автору: мне все труднее воспринимать себя всерьез.

Сейчас кажется, что каждый раз, когда я полагал, будто узнал нечто о людях или жизни в целом, менялась лишь форма моего неизменного невежества – именно это сострадательные философы именуют природой познания. Но поговорим лишь о моих поисках счастья в любви – пережив ужасное время, когда был на милости девочек-подростков, я не мог поверить, что снова стану несчастен с женщинами, познав все тонкости и обретя все реквизиты беззаботной холостяцкой жизни. Вернувшись с озера Кочичинг в Торонто, я переехал в хорошую современную квартиру, купил огромную кровать, книги, картины и установил одно из первых биде в Северной Америке. Позже я даже обзавелся спортивной машиной. Наличных было немного, но должность в университете открывала мне почти неограниченный кредит. В Северной Америке продажные политики, гражданские служащие и университетские преподаватели обладают огромной кредитоспособностью, поскольку их работа дает им почти абсолютную пожизненную гарантию. Я выглядел вполне привлекательно и был подходящего возраста: женщины неравнодушны к мужчинам от двадцати до тридцати лет, особенно если у них роскошная ванная и страсть к женщинам.

Я сделался экспертом в распознавании женщин, которые не для меня, и неприятные сюрпризы того сорта, о которых писал раньше, случались нечасто. Но сейчас несчастье несли женщины, которые любили и принимали любовь.

Моя беда в том, что их было слишком много. Я влюблялся в них с первого взгляда, клюнув на блеск глаз, на вид больших округлых грудей (или маленьких и острых), на звук нежного голоса или на менее очевидные приманки, которые в спешке даже не пытался анализировать. Имея свою квартиру и необременительное расписание занятий, я мог наконец исполнить свои мальчишеские фантазии и завести несколько романов одновременно.

Время было подходящее – не только для меня, но и для моих возлюбленных. Светская жизнь стала частью атмосферы. Первое время в Торонто я мог пройти субботним вечером по главным улицам и не встретить ни одной живой души, не считая нескольких пьяниц. Как недвусмысленно свидетельствовали прямые ряды уродливых коробок вместо улиц и бесчисленные рекламные щиты и неоновые огни, люди продавали и покупали лишь самое необходимое. Они проводили свободное время у телевизоров в своих мрачных гостиных, или за барбекю на заднем дворе, или за рулем новой машины. Они словно боялись слишком удалиться от вещей, которые недавно купили, от подруг, которые помогали им выбрать дом, мебель или машину. Это был пуританский мирок, но мне, к счастью, недолго пришлось любоваться им. Люди привыкали к новым стандартам жизни и внезапно заинтересовались самой жизнью. Поднимались новые красивые здания, целые улицы старых домов перестраивались и трансформировались в экзотические бутики, художественные галереи, книжные магазины и уличные кафе, и теплыми вечерами толпы гуляющих на улицах были столь плотны, что иногда мне требовалась четверть часа, чтобы пройти один квартал. Число разводов взлетело до небес, равно как и число загородных клубов, женских комитетов поддержки искусств, групп изучения Библии и других организаций, которые могли дать алиби замужней женщине, когда ей вздумается завести любовника. Это явление получило название североамериканской сексуальной революции, и я оказался среди тех, кто делал ее.

Результат был подобен стремительной автомобильной гонке по живописным ландшафтам: ты догадываешься о существовании восхитительных холмов и долин, линий и цветов, но движешься слишком быстро, чтобы как следует рассмотреть. Я часто жалел, что не успевал узнать моих любовниц поближе – хотя и прилагал немалые усилия, чтобы они не узнали меня слишком близко. У женщин есть привычка забывать в квартире своего дружка ночную рубашку, косметичку, пару чулок; шотландские канадки забывали у меня даже свои диафрагмы. Прятать пожитки одной от глаз другой было трудным и нервным занятием – не говоря уже о проблемах с расписанием, путанице при идентификации и постоянной лжи. Не всегда удавалось остаться на высоте: неминуемо случались провалы и сцены. Однажды я был схвачен за руку, когда не мог внятно объяснить, зачем положил диафрагму в коробку из-под ботинок под кучу грязного белья. Да, я помнил, что нужно спрятать вещицу, но забыл положить ее снова в ящик в ванной перед следующим визитом владелицы. Я сделался нервным и задерганным, измученным физическим и морально, неспособным получать удовольствие, не говоря уже о счастье. Тем не менее, остановиться было невозможно. В конце концов, разве я не удачлив, разве не могу лечь в постель с любой женщиной, которую пожелаю? Я завидовал себе прежнему, прозябавшему в яме нищеты. Все больше и больше меня тянуло на женщин, побитых жизнью.

Так я снова оказался рядом с Энн МакДональд. Мы не встречались около года, когда однажды днем оказались за соседними столиками в недавно открывшейся венгерской кофейне. Мы улыбнулись и помахали друг другу, а когда она собралась уходить, остановилась у моего столика.

– Как дела?

– Как дела?

Ни один из нас не знал, что сказать дальше. Я пригласил ее присесть и выпить со мной еще чашечку эспрессо, если не торопится.

– С удовольствием, – проговорила она сдавленным голосом, – в последние дни у меня много свободного времени. – Кончался ноябрь, и на ней было черное бархатное платье, которое изумительно подчеркивало ее округлившуюся фигуру и румяное личико. – Мне нравится это венгерское заведение, – заметила она, присаживаясь. – Замечательно, что такие места появились в старом скучном Торонто. – Некоторое время мы обсуждали перемены, которые принесли городу иммигранты из Европы, и я, конечно, принимал все похвалы на свой счет.

– Мне жаль, – проговорила она под конец, – что у нас было так мало времени узнать друг друга на озере.

– Думаю, даже того времени оказалось для тебя слишком много.

– Да, ты не можешь не думать, что я вела себя по-идиотски. Как оказалось, Гаю плевать, чем я занимаюсь.

– Как? Что случилось?

– О, это длинная история. Сейчас он заявляет, что из-за меня чувствует себя старым и непривлекательным. Так что соблазняет своих секретарш. Меня его похождения не интересуют, но он упорно живописует мне каждую деталь. Создается впечатление, что он рассчитывает на аплодисменты.

Потому что ты всегда пытаешься выглядеть умнее, подумал я. – Ну что же, это значит, что твое мнение по-прежнему крайне важно для него. И он по-прежнему любит тебя.

– Сомневаюсь. Но сейчас мой брак меня уже не волнует. Я решила наслаждаться жизнью.

Она бросила на меня многообещающий взгляд, но у меня было назначено свидание, и на этот раз я не собирался пропускать. Мы поговорили еще немного о погоде и о Торонто и расстались друзьями. Старые враги, новые друзья.

В последующие месяцы я услышал немало историй об амурных похождениях Энн МакДональд. Иногда, во время случайных встреч, она рассказывала о них сама. В ней виделась новая и непривычная уравновешенность, меланхолическая уверенность женщины, которой нужно присматривать за несколькими любовниками. В качестве ответной откровенности я рассказывал о своих проблемах с переизбытком женщин.

– Представляю, – вздохнула она. – У самой те же проблемы.

– Ты и только ты мне нужна. Пойми – с тобой мне не нужно играть.

– Это было бы мило, – задумчиво согласилась она, погладив мою руку. – Но будем практичны, Энди – мы лишь усугубим свои проблемы.

Она выразила свой отказ с таким нежным сочувствием, что лишь много позже я осознал – меня отвергли. Невзрачная домохозяйка превратилась в светскую львицу, и я не мог не восхищаться ею. Я начал думать о ней, мечтать о ее звонке, ревновать к мужчинам из ее историй. Неужели она рассказывала о своих подвигах по тем же причинам, что и ее муж? Хотела ли она досадить мне или просто искала слушателя? Постепенно, и не без дурных предчувствий, я пришел к убеждению, что влюбился в Энн.

С тех пор я старался соблазнить Энн МакДональд при каждой встрече, но не имел успеха вплоть до зимы 1962. Я поймал ее на одной вечеринке; на ней было платье с глубоким вырезом, муж развлекался в соседней комнате, ни один из ее любовников поблизости не вертелся. Я буквально загнал Энн в угол и прижался так плотно, что чувствовал тепло ее груди даже сквозь пиджак.

– Ты терзаешь меня, – запротестовал я. – Я вижу перед собой умную и красивую женщину – и должен довольствоваться воспоминаниями о глупой сучке с озера Кочичинг. Это несправедливо. Мы должны все исправить. Между прочим, я думаю, что влюблен в тебя.

Глаза Энн сверкнули чем-то более похожим на вспышку молнии, нежели на мой любимый блеск, но ее голос прозвучал по-матерински ласково. – А ты упрямый мальчишка, да?

– Я не боюсь выглядеть мальчишкой. Фактически, чем старше становлюсь, тем меньше боюсь. Я хочу положить голову на твою грудь.

– Ах ты мой сладенький малыш.

Это мне не понравилось: малыш слишком мал. Я позволил ей вновь ускользнуть.

После полуночи, когда гости уже больше не трудились прятаться по темным углам ради своих тайных, но страстных объятий и все мы устремились получить слишком много из слишком малого, я снова отправился на поиски Энн. Обнаружив ее в лапах нашего долговязого и распутного хозяина, я терпеливо дождался появления нашей ревнивой хозяйки.

В этот момент Энн была рада заметить меня. – Не знаю, куда пропал Гай, – проговорила она, краснея. – Если у тебя нет лучшего занятия, можешь отвезти меня домой.

Когда мы выходили на улицу, Энн уже соглашалась заглянуть в мою квартирку. Она наполнила мою маленькую машину своими ароматами и молча поглаживала меня по затылку. Я вел машину и спокойно наслаждался, мечтая о нашем счастливом будущем. В наших отношениях больше не будет суеты, я буду рабом Энн и проведу с ней каждое мгновение, стоит ей лишь захотеть отдохнуть от мужа и детей.

Должно быть, мысли Энн были иными, потому что она внезапно убрала руку с моего затылка. – Послушай, – тревожно проговорила она, вероятно, вспомнив о неприятном опыте, – я не слишком знаю тебя, мы никогда реально не занимались любовью, ты сам понимаешь. Надеюсь, ты не из тех парней, которым только сунуть и вынуть. – Сама мысль об этом делала ее воинственной. – Честно говоря, у меня предостаточно любовников, и мне не нужна короткая перестрелка, даже ради старой дружбы. Если ты хочешь что-то, обещай мне незабываемое представление.

Сейчас я размышляю, как случаются другие дорожные происшествия. Я проскочил на красный свет и вылетел на тротуар, затормозив лишь в нескольких дюймах от фонарного столба. – Послушай, – злобно закричала она, – если ты устроишь аварию и мои дочери узнают о нас, я тебя убью. Можешь вести машину?

Было около часа ночи, и мы находились в тихом спальном районе. Никто нас не видел. Я осторожно съехал с тротуара и уже подумывал развернуть машину и вернуться на вечеринку. Но мысль дважды оставить незавершенным дело с одной и той же женщиной была невыносима. – Не бойся, – вскипел я, – у тебя будет ночь, которую не забудешь никогда.

Мы не произнесли больше ни слова, пока не вошли в мою квартиру. – Прошу прощения, – пробормотала Энн, когда я помог ей снять пальто, – я не хотела тебя расстроить. Но такова женщина в подобных обстоятельствах. Она никогда не знает, на что соглашается.

– Честно говоря, я планировал влюбить тебя в меня, – кисло проговорил я.

– Еще не все потеряно. – Она прижалась ко мне и положила мои ладони на свои ягодицы, как в прошлый раз. – И нам не нужно лежать на клочке травы в лесу, – напомнила она и пошевелила ягодицами, чтобы доставить удовольствие моим пальцам. Я попытался ее раздеть, но Энн решительно отказалась от помощи. Она требовала представления, но и сама была готова устроить его. Она танцевала для меня стриптиз, сбрасывая свои одежды с соблазнительной грацией вожделения.

Тем не менее, когда я попытался расположиться поверх нее в постели, она не пустила. – Я не люблю лежать снизу, – проговорила она с плохо скрываемым раздражением. – Сделай это сбоку, пожалуйста.

Я мгновенно обмер и, пытаясь выиграть время, начал ласкать ее.

После нескольких безуспешных попыток Энн констатировала наше поражение. – Забудь, я и сама потеряла желание, так что тебе не о чем сожалеть. Думаю, нам просто не повезло. – Она выскользнула из постели и собрала вещи, сорвав гнев на лифчике, который куда-то исчез. Я обнаружил его под кроватью и с трудом извлек.

– Спасибо, ты великолепен!

Она удалилась в ванную со всей своей одеждой и сумочкой. Я не планировал следовать за ней, но минут через двадцать решил проверить, все ли в порядке. Она стояла полностью одетая, элегантная и собранная и подкрашивала ресницы. Увидев отражение моего виноватого лица, Энн улыбнулась с нежным безразличием. Затем внимательно оценила себя в зеркале.

– Ну что же, – заключила она, – одним оргазмом больше, одним оргазмом меньше – невелика разница, не так ли.

Унижение этого момента истины стало запоздалым концом моей юности. Мне хотелось бежать как можно дальше, в другую страну. В мирное и удаленное место. Несколько дней спустя, услышав об открывшейся вакансии в Философском департаменте Мичиганского университета, я подал заявление. Энн-Арбор не оказался желанным спокойным местом, да и сам я не вполне готов осесть и дожидаться старости. Но приключения мужчины среднего возраста – совершенно другая история.

От переводчика: Такова была история юного Андраша Ванды.

Оценки как самого произведения, так и, в особенности, перевода, приветствуются.